Щелкунчик - Страница 2

Чересчур громоздкое туловище на тонких ножках и великоватая голова с тяжёлой челюстью. Но зато одет человечек был вполне пристойно и даже щегольски. Фиолетовый гусарский мундир, весь в пуговичках, опушках и позументах, узкие рейтузы и сапоги со шпорами. Всё сидело на нём так ловко, будто было нарисовано. Из-под круглой плоской шапочки выпрастывались белые букли нитяного парика, а завитки шерстяных ниток — щеголеватые усики над алой губой — не скрывали добродушной улыбки, сверкавшей жемчужным рядом ровных, крепких зубов. Мари тут же полюбила человечка, который приветливо и дружелюбно поглядывал на неё.

— А этот милый человечек для кого? — воскликнула Мари.

— Для всех, — ответил отец. — Это Щелкунчик. Он, как и все его предки, отлично умеет разгрызать орехи.

Мари тут же схватила горсть орешков, и Щелкунчик, продолжая приветливо улыбаться, колол их своими крепкими зубами.

Фриц, услышав, как весело щёлкают орешки в зубах Щелкунчика, на минуту оставил свой оловянный эскадрон и подошёл к столу. При виде забавного человечка с огромной челюстью мальчик расхохотался. Схватив самый большой и твёрдый орех, Фриц сунул его в рот Щелкунчику.

Крак!.. — обломились три зуба у бедного Щелкунчика, а тяжёлая челюсть беспомощно отвисла.

— Фу, глупый Щелкунчик! — вскричал Фриц. — То ли дело мои драгуны! Им никакое самое крепкое ядро не страшно!

И он снова вернулся к своим солдатикам. А Мари, вся в слезах, прижала к груди раненого Щелкунчика, подвязала ему больную челюсть белой ленточкой и заботливо укутала платком. Она раскрыла новую книжку с лаковыми цветными картинками и, баюкая бедного Щелкунчика, словно младенчика, принялась показывать ему картинки. Фриц только посмеивался, приговаривая, что глупая Мари нянчится с деревянным человечком, будто он малое дитя. Но девочка и не думала обращать внимание на эти насмешки.

— Щелкунчик, миленький, — шептала она, — не сердись на Фрица. Он добрый. Просто немного огрубел со своими оловянными солдатиками. А я буду тебя беречь и лечить. — И Мари продолжала нежно баюкать Щелкунчика.

А ночь, таинственная рождественская ночь уже подкрадывалась к дому, затягивала окна синим сумраком. Пора было убирать игрушки. В гостиной налево от двери стоял высокий стеклянный шкаф. На верхней полке, до которой детям было не дотянуться, расположились чудесные изделия крёстного Дроссельмейера. Ниже рядком теснились книжки в лаковых переплётах. На самой нижней полке Мари устраивала кукольную комнату, где жила любимая кукла Трудхен, а теперь и новая нарядная Клерхен. Фриц занял полку повыше и расставил строем своих конных и пеших солдат с барабанщиками, трубачами и знаменосцами.

— Дети, — сказала мама, — оставьте игрушки до завтрашнего утра. Гасите свет и отправляйтесь спать.

Фриц в последний раз глянул на свои войска, отдал честь капитану в синих драгунских рейтузах и приказал:

— Пора на покой! Завтра нам предстоит великое сражение.

С тем он и отправился в детскую. А Мари вдруг взмолилась:

— Мамочка, пожалуйста, позволь мне побыть со Щелкунчиком ещё пять минут. Я сама погашу свет и лягу спать.

— Хорошо, — согласилась мама, — только не задерживайся. У тебя уже глаза слипаются.

Впрочем, она на всякий случай погасила все свечи в комнате. Осталась только одна лампа, свисавшая с потолка. Мягкий свет, который лился от неё, не мог рассеять вечерний сумрак, таившийся по углам.

СРАЖЕНИЕ

Мари осталась одна в большой гостиной. Она положила Щелкунчика на стол, развязала платок и осмотрела его рану.

— Не расстраивайся, милый Щелкунчик, — ласково произнесла она, — крёстный Дроссельмейер непременно вылечит тебя. У него есть замечательные молоточки, ладные щипчики и крохотные отвёртки. А теперь я уложу тебя в мягкую кроватку моей куклы Клерхен. — И Мари обратилась к пухлой, краснощёкой кукле: — Дорогая, не могли бы вы на эту ночь уступить свою кровать больному Щелкунчику?

Но кукла, обиженно надув щёки, молчала.

— Ладно, — согласилась Мари, — может быть, Щелкунчику и впрямь будет удобнее на верхней полке в походной палатке солдат Фрица.

Она поставила Щелкунчика на верхнюю полку и уже собиралась идти в спальню, как вдруг отовсюду — из-за шкафа и стульев, из-под стола и из-за кафельной печи, из каждого темного угла — о-ох! — стали разлетаться, подкрадываться тихие-тихие шорохи, шёпоты, шуршания и шебуршения. А настенные часы с маятником захрипели, засипели, готовясь пробить полночь.

Ти-ик! Та-ак! — медленно, с трудом, словно полусонный, качался маятник.

Большая механическая сова с крючковатым носом и круглыми, как зелёные блюдца, глазами вдруг расправила крылья и медленно, как заведённая, стала поворачивать голову слева направо и справа налево. Клюв её раскрылся, и Мари явственно различила хриплый голос:

— Тише! Тише!
Слышишь? Слышишь?
Из угла ночной гостиной
К нам ползёт король мышиный…
И часов старинных бой
Нас зовёт на смертный бой…

Бом-м! Бом-м!.. — двенадцать раз ударили в тишину часы.

И тут же за стеной, по углам, под полом послышались писк, возня и дробный топоток тысячи крохотных лапок. Острыми огоньками засветились тысячи глазок-буравчиков. И отовсюду стали сбегаться несметные полчища мышей.